Облико морале
Евгений Белжеларский
Людмила Улицкая возглавила литературный проект, посвященный проблеме ксенофобии и толерантности
Попробовав себя в разных прозаических жанрах, Людмила Улицкая занялась общественно полезными литературными проектами
Проза Людмилы Улицкой - редкий пример того, что "серьезная" или "большая" литература в наше время может быть и успешной, и тиражной, и массовой. Счастливое исключение? Пожалуй. Другой бы в подобной ситуации устроил пару-тройку пиар-акций, нарвался бы на судебный иск и окрики молодежных блюстителей морали. А если имидж не позволяет, просто гнал бы под шумок литературный продукт - в полгода по книжке, по крайней мере. Но Людмила Евгеньевна - натура гамлетовская и не очень спешит ставить вдохновение на поток. Она все время ищет бог знает чего. Выпустив в свет три успешных романа - "Медея и ее дети", "Искренне ваш Шурик" и "Казус Кукоцкого", - Улицкая вдруг заявила, что романы больше писать не станет. Потом был сборник новелл "Люди нашего царя", где рефлексирующего интеллигента вытеснил коллективный образ "маленьких людей". После чего последовала совсем уж кардинальная смена дискурса. Писательница решила создать литературный проект, причем сугубо просветительский, что нынче большая редкость. Называется он "Другой. Другие. О других". Улицкая стала редактором и идейным руководителем этой книжной серии, а ее "сопродюсером" выступил российский Институт толерантности. Собственно, призыв подрастающего поколения к толерантности и является целью всей этой затеи. Книги написаны культурологами, этнопсихологами и другими представителями гуманитарного царства. Они призваны рассказать нам и нашим детям, как одеваются, едят, заводят семью люди других эпох и национальностей.
Вот такое воспитание терпимости. Порыв, что и говорить, своевременный. Ведь сегодня, когда на улицах могут убить за цвет кожи, праведный гнев интернационалистов зачастую уходит в воздух, в свисток. Каждый не прочь порвать на груди рубаху "за толерантность и против фашизма", однако мало кто берется доискаться, почему уровень ксенофобии временами зашкаливает и отчего естественная любовь к своему народу вдруг превращается в политическую доктрину этнонационализма. Лично я подозреваю, что убежденных, идейных расистов меж нами не так уж много, хотя порой именно они делают погоду. Но многие ли бабушки с авоськами, ругающие беспредел на московских рынках (и ругающие заслуженно), читали Гитлера, Лебона или Гобино (кстати, чтобы антифашизм не перерастал в германофобию, замечу, что французы и англичане тоже внесли свою лепту в доктрину расового неравенства)? Или наших доморощенных теоретиков "почвы и крови"? Нет, для них боязнь "чужих" - чувство почти рефлекторное, и неравенство рас тут ни при чем. А разве ксенофобия не присуща гражданам той же Америки? Взять хотя бы пресловутого профессора Хантингтона, чьи идеи "глобальной войны цивилизаций" - которая якобы определит облик мира в наступившем столетии - приобрели миллионы сторонников после падения башен-близнецов. Или синдром 11 сентября, по причине которого люди с "арабской внешностью" порой ездили в полупустом транспорте? Граждане, политкорректные до кончиков ногтей и усвоившие со школьной скамьи, что Господь создал людей равными, желали лишний раз поостеречься - "как бы чего не вышло" - и пересаживались в другой автобус. Зачатки ксенофобии живут в каждом из нас, но их, как раковые клетки, держит в узде культурный иммунитет. Когда он ослабевает после очередного "Норд-Оста", ксенофобия поднимает голову и грозит перейти в открытый расизм. Отсюда известный русский вопрос: "Что делать?"
Авторы книжной серии - Раиса Кирсанова, Вера Тименчик, Александра Григорьева и другие - решили подойти к делу с образовательной стороны, приняв за аксиому, что осведомленность в вопросах "культурной антропологии" повысит уровень морали. Что ж, подход вполне законный. В его основе - кантовский категорический императив: любишь свою культуру - будь добр, люби и чужую, она ничем не хуже. Это, так сказать, моральный базис. Ну а принцип изложения примерно следующий: некий феномен (одежда, национальная кухня, брачные обычаи) ставится в ряд себе подобных, но инокультурных. Получается масса занимательных сравнений. Например: изобретение жевательной резинки и ее древнейшие аналоги - бетель, латекс, еловая смола и подслащенный парафин. Или: ранние браки в Египте, Греции и на Востоке. По мере углубления в материал неизбежно задаешься вопросом: для какого возраста эти книги? Похоже, что для 12-15-летнего. Неявная беседа с читателем в стиле "Крошка сын к отцу пришел", а также игровой и немного стебный тон свидетельствуют именно об этом. Однако не все исторические факты могут быть объяснены в столь адаптивной манере. Подобным образом можно рассуждать, например, о борьбе треуголки и цилиндра, о фригийском колпаке и матриархате, о том, почему французы с удовольствием едят лягушек, но поморщились бы от гречневой каши с молокомЙ кстати, все перечисленные пассажи вышли весьма удачными. Этот тон вполне уместен, пока речь идет о нарядах, похлебках или даже полигамных браках, но неожиданно дает осечку, когда фокус переносится на историю как таковую. В замечательной главе "История цилиндра" автор Раиса Кирсанова пытается объяснить на пальцах, что такое Реформация. И вот что получается: "В шестнадцатом веке в Европе возникло движение, которое называлось Реформацией. В те времена католическая церковь обладала огромной властью и богатством, в том числе и земельным, и движение Реформации, направленное в большой степени против католической церкви, вызвало войны по всей Европе". Что понятно из этого пассажа подростку? Он вполне может сделать вывод, что речь идет об экспроприации церковных ценностей. Все-таки по мелочам хотелось бы пожелать авторам бережнее обходиться с историческими фактами.
Время от времени, отвлекаясь от истории и этнографии, участники проекта ненавязчиво заводят разговор о наболевшем - о том, что, если рядом кто-то живет по-другому, это еще не повод для вражды. А потом разбавляют сухую теорию житейскими "примерами": озвученная идея укладывается в нехитрый сюжет о московском мальчике Кирилле и его друге Дауте из Абхазии. И вот здесь есть проблема. Герои эти, увы, напоминают персонажей философских повестей XVIII века, созданных послушными носителями моральных максим. Ну что стоило авторам проявить чуть больше литературной изобретательности! Лично я построил бы, например, такой сюжет: некий юноша и его друг из числа "инородцев" вынуждены идти против своего окружения - как "титульного", так и представителей диаспоры, живущей в условном городе М. Ложные и истинные друзья, непростой выбор между "своими" по крови и "своими" по духу... Если очень хочется сентиментальности, можно сделать героев разнополыми и свести все к "Ромео и Джульетте", что придаст книжке занимательности, однако конфликт почти наверняка измельчает. Но нет. По сюжету Кирилл из Москвы и Даут из Абхазии, представьте себе, просто присматриваются друг к другу, привыкая к тому, что семьи могут быть устроены по-разному. Собственно, на протяжении почти всей книги они наблюдают за семьями друг друга и удивляются несходству, словно играют в игру "найди десять отличий". Находят. Потом находят в себе силы все это принять и полюбить. Вывод: все счастливые семьи счастливы одинаково, будь они русские или абхазские. Занимательная культурология как метод воспитания, бесспорно, полезна. Но могла бы быть еще полезнее, если бы дружила с литературой. Впрочем, читать книжки из серии "Другой. Другие. О других" наверняка будут, тем более что роскошный иллюстративный ряд искупает мелкие концептуальные огрехи.
Известная фраза философа Жана Поля Сартра звучит так: "Ад - это другие". Но сочинения авторов проекта доказывают: "Ад - это мы сами". И доказывают весьма убедительно.
