ИА SakhaNews. Чего только не звучит со сцены в новом спектакле Русского драматического театра! И ругань почти до нецензурщины. И ангельское пение. И проклятие. И молитва. В общем, перемешано все, как в жизни.

Все в рубищах – и блаженная Евдокия, и ее хожалки, и деревенские жители. У всех своя ноша, свои вериги.* У одной – крылья за плечами тяжелые, к земле клонят. У другой – горбом вставший короб… У иных вериги на руках – поднять не дают.

Вдоль стеночки сидят болезные. Вон женщина с ребенком, у нее – крест, который тащит она в руках, баюкает, как дитя малое. У еще одной – брюхо, понесла от насильника. У девки гулящей Надьки (Алла Бузмакова) вериги вдоль тела. Гладит она их, будто формы свои охаживает.

Все идут к блаженной Дусе за спасением. Да и зритель отчего-то думает, что Дуся – панацея от всех бед. Но кого спасла Дуся за весь спектакль из тех, кто шел к ней за помощью? Только отца Василия, которого обложили непосильным оброком – как знала Дуся, приберегла для него семьдесят хлебов.

А беременную от насильника – прогнала. Даже утешать не стала. «Бог тебя вразумит», - молвила, да велела ложечку меда ей дать, жизнь подсластить. Бог вразумил: повесилась потом женщина эта. Неоднозначен образ Дуси, что и говорить. Блаженная – не значит святая. Блажила она в благости да благодати, вот и все. Хожалок своих попрекала мыслями их да неловкостью, жадностью да нерасторопностью.

Но и горя никому не чинила. Получается, святой она стала только потому, что беды от нее не было никому? Непонятно это.

Жених Дуси Прокл (Валерий Тверитин) пропал сорок лет назад в день свадьбы, а Дуся обезножела от горя. Зато в деревне появилась юродивая Маня. То она камешками кидает в хожалок Дусиных, то перед крыльцом у нее кривляется, то колодой святой обзывает… Словно мстит за что-то.

Всю жизнь Прокл рядом с возлюбленной, но в образе врагини. Потом на расстрел с нею идет, открывшись. Почему он сбежал со свадьбы? Зачем вернулся в образе Мани? За что обижал Дусю с хожалками? Непонятно… Но это пусть остается на совести писательницы Улицкой. Валерий Тверитин сыграл Маню емко и… зло. Она у него въедливая, как клещ, ехидная, как баба Яга и такая просветленная в конце, словно ангел.

Ангелоликий Евгений Стрельцов, которому бы херувимов играть, вышел в роли Арсения Рогова, почти антихриста, и это противоречие формы с содержанием добавляет в спектакль еще один штрих. Со святой верой в правоту свою он чинит горе, сеет разруху, несет смерть. Потому и нет у него, единственного, вериг – ни от чего ему не больно, ничто ему не причиняет страданий. Как страшно кричит он о новом народе, который от таких, как он, пойдет. Старый народец вымрет, мол, а новый от него гулена Надька нарожает. Когда-то эти слова, должно быть, вызвали бы аплодисменты. Сейчас зал сидел притихший, напуганный перспективой… или – ретроспективой? Ведь пошел от него народ-то. Это мы тот народ.

Бесчувственный Рогов. На нем, как и на воинах его, форменная шинель. Она, будто в засохшей крови – где бурые пятна, где алые. Не его эта кровь, а погубленных им. Весь спектакль его ищет чудесная девочка в белом – то бродит по Дусиному дому, то бежит сквозь разоряемую деревню, то сидит, приткнувшись, на крылечке… То ли совесть его, то ли ангел, который все добудиться, дозваться пытается… А когда догоняет, обнимает крепко-крепко и говорит: «Вера повешалась…» Нет больше Веры. Зритель уже забывает к тому моменту, кто это – Вера. А это та женщина, что понесла от насильника, она в начале приходит к Дусе за помощью… Но это уже не важно. Потому что зритель слышит одно: символичное: «Нет больше Веры…»

Эта девочка (Полина Славинская) в пьесе появляется единожды. А здесь она пусть не главная, но одна из ключевых фигур. Как она после расстрела бредет по Дусиному дому, перебирает кукол – души расстрелянных, пока не находит Дусину… Обнимает ее, баюкает, к себе прижимает, жалеючи. То ли сама блаженной будет, принимая душу убиенной к себе, то ли просто по-детски бесхитростно оплакивает.

Тимошка Рогов (Степан Федоренко), брат антихриста, беглый солдатик – еще одна неоднозначная фигура. Сколько споров вокруг него было у зрителей! Да и то сказать, Степан блестяще сыграл и запуганность «бойца», и страх перед могущественным братом, и отчаянье и – после – сумасшествие. Впрочем, сошел ли он с ума? Как Христос поцеловал Иуду, велев ему пред тем выдать его солдатам, так и Дуся приветила в доме своего будущего убийцу… Иуда страдалец, ведь ему пришлось нести на себе грех предательства, без которого Христос не смог бы выполнить свою миссию. Так же страдалец и Тимошка…

Чего ему стоило решиться на предательство? Выстрелить в тех, кто вчера его укрывал, с кем он, приговоренный, пел вместе «Херувимскую»? Видать, тяжело пришлось. Чокнулся. Заблажил… Если бы не он, то кто бы икону спас, народу принес?

В самое сердце Дусе попал, а ведь все равно таким, как Арсений Рогов, не стал – видел ведь венцы святых, что к небу поднимались. Камень за хлеб принял, упал на колени, хлеб залу протягивая: «Отведайте хлебушка!» Кричал страшно, улыбался, глаза синие, безумные. Как не вспомнить тут, что счастье-то свое найдешь, по древним преданиям, только сгрызя семь каменных хлебов?

И пьяница Голованов (Дмитрий Трофимов) венцы увидел, хоть сам и подписал решение самочинного «суда». Не ведал, что творит. А гулящая Надька ведала?

- Не могу взять икону! – визжит она, нечистой силой отшатываясь от образа в руках Тимошки, - я поганая!

- И я поганый! – вторит ей Голованов. И произносит ключевые слова спектакля, то, что самая квинтэссенция происходящего. - Мы ведь в Бога не верим. А ведь он в нас верит…

И только Арсений Рогов не понимает, что происходит. У него настолько нет понятия о святости, что он просто не видит ее… Не знает, куда смотреть.

Куклы среди зрителей, куклы на сцене, куклами становятся персонажи спектакля. Дуся играет с куклами – это она с душами детишек убиенных да не рожденных общается. Из темноты дверного проема на зов Голованова ползут куклы. Куклы прыгают с потолка, плотно вставая посреди сцены – алые, то ли в крови, то ли от адского огня. То ли бесы, то ли убитые. И в этом адском же пламени вращается сцена – с каждым поворотом кукол все больше, они будто наступают, лезут отовсюду и на виселицах тоже они… Жуткое зрелище. Куклы. Люди всего лишь куклы. И какой кукловод ведет их судьбу – непонятно.

Может быть, Бог? Раз уж он в нас верит?..

Алена ОЛЬХОВСКАЯ.

РЕПЛИКА

Иеромонах Никандр:

- Я уже видел спектакль в первый премьерный день. И был так потрясен им, что рассказал коллегам и ученикам. Сегодня я привел на спектакль своих семинаристов. Спасибо режиссеру Алексею Ларичеву, спасибо артистам и театру за этот спектакль, настоящий разговор по душам и о душе.

_________________________________________________________

*вериги – в христианстве — кандалы, оковы, разного рода железные цепи, кольца, полосы и т. п., носимые спасающимися на голом теле для смирения плоти. Прежде накладывались на руки или ноги преступникам.