Наталия Каминская
Зайчики маленькие и большие
"Между собакой и волком" на Фестивале NET
Спектакль, которым начался нынешний фестиваль NET (Новый европейский театр), надо или хвалить, или ругать, ибо аргументацию и в том, и в другом случае подобрать практически невозможно. Здесь нет жанра, поэтому терминология отменяется. В основе - роман Саши Соколова "Между собакой и волком" но текста романа, а тем более диалогов на сцене почти нет. Можно было бы сказать - "фантазии на тему" однако фраза эта не только старомодна, но в данном случае и неточна. Нечитавшим Соколова в этой связи вообще ничего не понять. Читавшим же ясно, что проза этого автора переводится на язык сцены неизмеримо труднее, чем, скажем, проза Андрея Платонова (родство, несомненно, есть). В плотном, почти без абзацев, тексте едва уловим сюжет а язык как бы создан в пробирке, где среди ингредиентов и парафразы классических образцов, и стилизации под посконное русское словотворчество, а все вместе - причудливый поток сознания, исповедь. Ну, в общем, скажем так. Режиссер Андрей Могучий читал, а в воображении его возникали менее всего персонажи Соколова, но более - звуки, свечения, дуновения, панорамы и отдельные предметы, воспоминания, произведения искусства, эмоциональные состояния... (добавляйте произвольно, что кому на ум придет). Совершенно не смущаясь, он делает из всего этого театр. Говорят, спектакль создан чуть ли не за три недели. Что или озадачивает, или восхищает Это как кому больше нравится. Это как подойти к понятию "единое целое" если, конечно, вообще есть еще смысл подходить к спектаклю с мерками чего-то целостного, имеющего композицию, дозировку акцентов и смысловой стержень.
Спектакль "Между собакой и волком" создан А.Могучим в Санкт-Петербургском формальном театре. Следует ли из названия театра заключать, что поиск формы в нем - главное? А черт его знает! На мой взгляд, в нынешнем спектакле как раз с формой беда. Если опять же под ней, этой формой, понимать нечто, имеющее каркас и наращенные на него мышцы, кожу и вообще силуэт. Хотя мир персонажей Саши Соколова представлен - это население заволжского захолустья, "заитильщина" (от древнего названия реки - Итиль). Время в них как будто остановилось или, напротив, растянулось от позавчера до послезавтра. Артель инвалидов имени Даниила Заточника - это нехитрый, убогий и блаженный народец, где главный персонаж - Илья Дзындзырелла - главный только тем, что практически не уходит со сцены, ковыляет на своих костылях взад-вперед. Зрителей встречает оркестр бомжей, он трогательно фальшивит и на полном, наивном серьезе "играет музыку''. Потом на штанкетах опустится целая армада всякого хлама, утиля, ветоши, "блошиного" раритета, и в нем деловито заснуют артельщики.
Штанкет отрежет этот низ от высокого небесного верха, где на экран чего только не спроецируется (художник Алексей Богданов). Особенно хороша брейгелевская картинка с заснеженными просторами и маленькими человечками. Да и сами артельщики чем-то напоминают народец, изображенный Питером Брейгелем-старшим. Потом выйдет девушка в пачке и на пуантах - то ли мечта о вечной женственности, то ли театральное видение посреди посконной жизни, впрочем, и то и другое - давно уже штамп. Потом и вовсе начнется капустник. Босого, с бакенбардами Пушкина и надменного Дантеса попытается примирить толстый тюзовский заяц (как известно, пушкинский ангел-хранитель), но падет бедный от пули (пиф-паф, ой-ой-ой). "Капустой" попахивает и танец "Яблочко" старательно исполняемый матросами. Вот тут мне лично привиделся особый, чисто питерский шик - интеллигентская любовь, сидя посреди помойки, завернуть что-нибудь эдакое, интеллектуально-ассоциативное в старую промасленную газету.
Более всего пустое занятие - описывать сцены спектакля Могучего - слишком хрупкий, сыпучий материал. Среди них есть откровенно сильные, мощно образные, а есть просто мусор. Но ни те, ни другие описанию не поддаются. Можно, конечно, подойти с другого конца. К примеру, прием с наплывом оперной арии на современный мотивчик был уже не раз опробован в современном театре. Появление дивы в нездешнем платье среди мельтешения разностильных лохмотьев - тоже. Экран на сцене, стыдно даже напоминать, сколько раз бывал. Старорусские атональные напевы - несть им числа в спектаклях последних минимум пяти лет. Как соберешь все это вместе, грустная картина получается. Хотя что-то временами есть нежное и пронзительное. Что-то Андрею Могучему, конечно, дано. Быть может, за три-то недели он только и успел, что выплеснуть свои ощущения на подмостки. А уж разобраться с этим многочисленным скарбом, решить, что выбросить, а что положить на видное место, времени не хватило.
Понимаю, что последуют возражения. Дескать, перед нами такой тип театра, где всяческие выверения, композиционные построения, смысловой отбор и прочее ненадобны. Прошу прощения, но остаюсь при своем: такого типа театра попросту не существует