"Баудолино": автопортрет Умберто Эко на фоне Пиноккио"
Вопросы задавал Андрей КУДРЯШОВ
Страсти по третьему роману Умберто Эко "Остров накануне" еще не успели угаснуть, а в Италии в начале декабря вышел его новый роман "Баудолино". Еще до того, как роман появился в продаже, книжные магазины вынуждены были организовать прием заказов на него. Петербургское издательство "Симпозиум", которому принадлежат эксклюзивные права на издание произведений Умберто Эко на русском языке, готовит перевод "Баудолино". Книга выйдет не раньше сентября. А пока переводчик Елена Костюкович работает в Италии, где начала перевод еще до выхода романа - когда он существовал только в рукописи.
Наша "беседа" велась по электронной почте. Елена Александровна любезно согласилась ответить на несколько вопросов, рассказав о новом романе и о том, чем сейчас занимается сам Умберто Эко.
- Каковы вкратце история создания романа и его сюжет?
Четвертый роман Умберто Эко - это фактически его пятый роман. Читателю пока недоступен "Номер ноль" - проба фикшн целиком из современной жизни, герои этой незавершенной книги были поглощены созданием новой газеты. Эко остался недоволен этим произведением, на которое он потратил два года увлеченной работы. Забросив роман о газете, он перешел к "Баудолино" - роману из эпохи Раннего Средневековья, историческим фоном которого выступают крестовые походы, легенда о христианском царстве на Востоке, сказания о поисках Грааля.
Кажется, некуда было уж дальше развести сюжетные координаты и по хронологии, и по идейному материалу. Кажется, Эко сделал поворот прямо-таки на сто восемьдесят градусов. Однако тем, кто привык выискивать общий смысл и сплошную идейную линию во всем комплексе поступков и высказываний этого философа и литератора, наверное, нетрудно будет проложить мостки от одного повествования к другому. Разумеется, Эко постоянно думает и пишет примерно об одном - о механизмах создания и о способах бытования информации, а также о том, как информационные тексты могут формировать так называемый реальный мир.
Герой романа Баудолино - это сам Эко и в то же время Пиноккио, важнейший персонаж итальянского мифа (совершенно не эквивалентный застрявшему в русском сознании детсадовскому обобществителю, Буратино). Пиноккио - каменный (деревянный) гость, который обязан отрешиться от своей бесмертной оболочки, пройти труднейший инициационный путь. Он приносит себя в жертву, умирает, лжет, сам верит в собственную ложь, меняет тело, воплощается в животное, затем наконец становится человеком - смертным человеком! - и приуготовляется умереть снова. Баудолино из романа Эко - приемный сын Фридриха Барбароссы, инициатор крестовых походов, вдохновитель поисков Грааля, первооткрыватель Туринской плащаницы, путешественник в царство Пресвитера Иоанна - странствует и изменяется, лжет и умирает, возрождается и обнаруживает, что исторической лжи не было в принципе, потому что истинно все то, что помнится и что создает для развития человеческого общества опору и прецедент.
В интервью журналу Панорама в день выхода романа (23 ноября 2000 г) Эко так суммировал свою идею:
Баудолино - это один из великих лгунов истории, из тех, которые потом становятся утопистами, потому что они, подобно поэтам, возвещают ту ложь, которая необходима для всех. Это второй роман, в котором я вывел героев, изобретающих некую грандиозную околесицу. В "Маятнике Фуко" мировая история представала как конструкт, спроектированный нездоровым воображением. В "Баудолино" История с большой буквы предстает как продукт коллективного вымысла, в котором участвовали все. Обнаруживается, что Баудолино практически фальсифицировал половину книжного наследия Запада, и что это он - истинный автор переписки Абеляра и Элоизы, и он - создатель библиотеки Св. Виктора в романе Франсуа Рабле. Мир приспосабливается к нему...
Читатели Умберто Эко привыкли узнавать его основные темы, независимо от конкретного антуража. В романе "Маятник Фуко" - самом открытом и яростном из его полемических высказываний - прорабатывались многие из тем, которым суждено выйти на первый план в "Баудолино". В "Маятнике" антигероями выступали многочисленные diabolici (для русского перевода я выдумала слово "одержимцы"), любители выискивания тайных смыслов истории, конспирологи и конспироманы, толкователи священных книг, неспособные разглядеть за мелкими и часто бессмысленными сходствами, поражающими их скудное воображение, те большие смыслы, которые по большей части просты и не требуют герменевтики. Эко достаточно ясно развернул острие своего сюжета против этой орды одержимцев.
Переводя "Маятник", я надеялась, что роман при своем огромном интеллектуальном весе (это энциклопедия контрэзотеричности) будет воспринят в качестве четкого отрицания того ненаучного, мистически-невежественного подхода к мировой истории, который в последнее время процвел в среде российских энтузиастов и дилетантов. Не знаю, состоялось ли и если да, то в какой степени это противительное замышлявшееся мною действие, но точно так же как Умберто Эко после выхода в свет "Маятника" получил сотни восторженных откликов от разных тамплиерских и сходных с ними сект, так и я убедилась, листая страницы русского интернета, что, скажем, изобретенное мною ироничное слово "одержимцы" уже принято на вооружение (без всякой иронии) в каких-то сатанистских сайтах. "Маятник Фуко" поклонники черной магии восприняли на ура. Видно, против их глупости нет просто-таки никакого приема.
Так вот, в преддверии четвертого романа: русскоязычный интернет буквально лопается от тем, которые поджидают публику в "Баудолино". Предполагаю, что должна существовать и грандиозная бумажная литература по вопросу, я имею в виду не нормальные исторические труды, которыми, в частности, и я пользуюсь для перевода этих реалий - а разные апологии "Юлиуса Эволы, последнего кшатрия темного века, вертикального аристократа, тамплиера великой стены" и иже с ними. В подобных творениях муссируются сюжеты, связанные с символом Грааля и с мифическим христианским царством Пресвитера Иоанна (почитаемым высказыванием по этому вопросу является, скажем, одна из последних книг Льва Гумилева)... Я надеюсь, что мысль Эко, теоретика предельно рационального, хотя не чуждого сильных эмоций, эта книга просветителя и исследователя, относящегося к истории как к точной науке, в переводе на русский должна прозвучать веско и сильно, должна противопоставить какую-то толику разумности той бессмыслице, от которой уже распухла наша ноосфера.
Из того же интервью Эко: "Гилберт Кийт Честертон однажды сказал, что когда уходит вера в бога, приходит вера во все на свете. В нашу эпоху пришельцы занимают место единорогов. Между тем, половина прогрессивных новаторств случилась по ошибке или по чьему-то вранью: искали философский камень, выдумали порох. Пытались попасть в царство Пресвитера Иоанна, а освоили неизведанную Африку. Не будем уж говорить о мифах, связанных с основанием государств. В романе присутствует и такой миф: канонизация Карла Великого усилиями Фридриха Барбароссы по подсказке Баудолино. Мой Баудолино - мифопорождающая машина".
(вопрос интервьюера "Панорамы" к Эко: Не слишком ли пессимистичен ваш взгляд на историю?)
Пересматривая прошлое, поневоле поддаешься пессимизму: все повторяется. Прогресс имел место в гораздо меньшей степени, нежели нам хочется думать. Не думаю, что собеседования Рональда Рейгана с его референтами имели более цивилизованный характер, чем разговоры Фридриха Первого с придворными. Барбаросса не понимал психологии итальянских городов - коммун... а Джордж Буш-младший, как установлено, не знает, где расположены Балканы. Пессимизму истории я противопоставляю оптимизм рассказывания истории. Баудолино - это воплощенная радость рассказывания".
вопрос "На дне" к ЕК:
- Повлияли ли как-то на содержание романа настроения "ожидания нового тысячелетия",
можно ли считать его в каком-то смысле итоговым произведением?
Одним из публично проклинаемых Эко массмедиальных тиков является зацикленность на символике дат и дешевый милленаризм. Думаю, что Умберто Эко не наделял символичностью переход от одного месяца к другому. Для Эко скорее имело значение, что в период создания романа у него родился первый внук. А так как тема сыновства и отцовства проходит через все его книги, так как роман посвящен этому носителю первородства - первому сыну первого сына - предполагаю, что этот труд действительно оказался итоговым для писателя, но исключительно в личном семейном - а смежно с этим и в философском - плане.
- Умберто Эко, говоря о проблемах перевода, с восхищением вспоминал Вашу работу над
"Островом накануне", когда Вы нашли неожиданный и очень верный ход,
стилизуя в переводе язык русского барокко. Сталкиваетесь ли Вы сейчас с подобным
проблемами, какие новые трудности возникают на этот раз?
На этот раз, может быть, обойдемся без стилизации. Дело в том, что такая старина, двенадцатый век, наверное, должна переводиться гладким белым стилем, как, скажем, латинские и греческие классики, как "Тысяча и одна ночь". Стилизация становится необходимой при воссоздании текстов эпохи барокко, как это было в случае "Острова", или, скажем, чтобы передать разницу между народным языком и латынью - отсюда шли старославянизмы в переводе "Имени розы". У Эко есть волшебное оружие - виртуозный, богатый, ироничный современный итальянский язык, и это вообще-то самый трудный для воспроизведения стилистический план. Я над ним немало ломала себе голову при переводе "Маятника", теперь придется искать столь же емкие эквиваленты для "Баудолино", с тем чтобы текст не выпирал из рамок нормального исторического романа и в то же время звучал хлестко и иронично.
- Эко знаком со всеми своими переводчиками. И вы, переводчики, знакомы между
собой, - маэстро как-то собирал всех вместе. Прибыло ли в этом своеобразном полку
теперь, когда идет работа над "Баудолино"?
Эко знаком, конечно, не со всеми переводчиками (их десятки), а с теми, кто к нему ближе географически. Действительно, дважды устраивались некие мероприятия вроде домов творчества, куда съезжались по нескольку переводчиков Эко на разные языки и проводились какие-то заседания. Инициатором этих встреч выступал не Эко (весьма далекий от мании собственного величия), а в первом случае Триестинский университет (1989 г., присутствовало 6 переводчиков), во втором случае французский центр конгрессов в Серизи де ла Саль (1995 г., присутствовало 10 переводчиков). Так что ничего гигантского в этом смысле не происходило, да и ничего интересного, по сути, мы друг другу и публике не сообщали. Слишком различны проблематики, у каждого свои трудности - лингвистические, культурные, социальные. Я очень уважаю и ценю работу немецкого переводчика романов Эко Бургкхардта Кребера. Изумительный, тонкий мастер: он работает с тевтонской точностью и аккуратностью и в то же время с тем налетом легкого безумия, которое необходимо для воссоздания поэтической стихии.
- Вас можно назвать личным и эксклюзивным переводчиком Умберто Эко на русский. Что лично
Вас привлекает в творчестве Эко, как начались и как развивались ваши отношения на протяжении
всего этого времени?
На каждый из важных мировых языков романы Эко, как правило, переводятся одним и тем же специалистом. На французский - Жаном Ноэлем Скифано, за эти заслуги Франция сделала его послом своей культуры в Италии (он заведует институтом французской культуры). На английский Уилом Уивером (за это время он стал одним из самых чтимых в Америке профессоров по части творческого письма и художественного перевода). На венгерский Имре Барна (и он тоже получил пост главы института венгерской культуры в Риме). Так что, как видим, переводчики Эко не организуются в некую гвардию при так называемом маэстро (очередной миф!) а наоборот, активно бытуют в своих национальных культурных средах, и вообще занимаются великими кучами других дел.
Мои отношения с Эко в общем никак не развиваются во все шестнадцать лет нашего знакомства, мы живем на соседних улицах Милана, за справками для переводов я к нему не обращаюсь, информацию и комментарии нахожу для своей работы своими силами. При встречах мы говорим о чем угодно, кроме этих переводов.
- Что сейчас более всего занимает Эко? Он продолжает увлекаться компьютерами и Интернетом?
Эко всегда относился к компьютеру и интернету как к чисто служебным инструментам. В тех университетах и тех научно-исследовательских институтах, которыми он управляет, он навел, конечно, полный блеск в смысле информатизации. Это, впрочем, не отменило главной его страсти - библиофилии (он один из крупнейших мировых собирателей инкунабул). На совести Эко также некое грандиозное, но с моей точки зрения, достаточно провальное начинание - создание серии мультимедиальных энциклопедий "Семнадцатый век" "Восемнадцатый век", всего восемь дисков. Получилось, как любил говорить В.И.Ленин, нечто чрезвычайно тощее. Эко сам понял это и пригласил всех отныне и впредь обращаться за информацией не в готовый дайджест, пусть даже сколько угодно "эковский", а в бесконечную и беспредельную сеть.